Я пишу это для тех, кому было за тридцать, когда Михаил Горбачев произнес знаменитое слово «перестройка». Для тех, кто в годы студенческой юности без раздумий кидал в общий котел последний трояк, а потом мчался на Москву  Товарную или районную овощебазу, чтобы было, на что дожить до стипендии. Для тех, кто любил леса и озера, походы и песни под гитару ночью у костра.  

А главное – я пишу для тех, кто не забыл друзей, которых нашел когда-то в юности.

Сейчас иные времена. Ученые люди уверяют, что, обретая новый статус, мы рискуем лишиться друзей: инженер банкиру не товарищ.  Социологи говорят, что крепкая дружба - вообще атрибут архаичного стационарного общества. А в «современной офисной культуре», где переход с одного места работы на другое - естественный этап карьерного роста, «дружба на всю жизнь» перестает быть ценностью. Человеку, стремящемуся сделать карьеру, не нужны, оказывается друзья из прежней жизни. Ему интересно жить только в работе, которая полностью компенсирует общение с друзьями. 

Чтобы не обвинять всех социологов сразу в распространении столь выдающейся теории, назову конкретного автора – это вполне серьезный специалист из очень уважаемого учреждения -  заведующий отделом социокультурных исследований «Левада-центра» Алексей Левинсон. Он абсолютно уверен: «Двигаясь вперед, ты обязательно изменяешь свой социальный контекст. И это нужно принять как норму, поскольку, изменившись внутренне, оставаться в прежнем контексте почти невозможно. Тем более что для человека с годами свойственно терять количество дружеских связей.

Мы не стали жестокими. Просто наша мораль сложилась в стационарных условиях, в статичных коллективах — например, в НИИ, где можно было сидеть на одном месте по 15 лет».

И в итоге Алексей Левинсон приходит к выводу, что в нашем обществе все еще не выработались моральные нормы для нового человека. Вот в недалеком будущем они станут похожи на общемировые, и дружбу вполне заменит лояльность (И пьяные на улице вместо традиционного: «Ты меня уважаешь?» будут восклицать: «Вася, ты ко мне лоялен?!».

Конечно, можно понять, что новый социальный статус приносит человеку и другой образ жизни: коттедж в престижном поселке за чертою города, отпуск на престижных мировых курортах и многое другое,  что не могут позволить себе его старые друзья. Но скажите честно: разве в благостные времена исторического материализма все имели одинаковый достаток? Разве тогда кто-то не отправлялся отдохнуть за кордон? Не в Ниццу, конечно, не в Куршавель, но ведь ездили. И кто-то доставал путевки в престижные санатории, а кто-то шел на байдарках по Карелии или Уралу. Но потом они собирались вместе, чтобы поделиться впечатлениями, поговорить «за жизнь», рассказать друг другу новые анекдоты. А еще за этим стояла уверенность в том, что друг, если что, не предаст и поможет.

А теперь руководитель Центра социокультурных измерений Института философии РАН Николай Лапин сравнивает процесс изменения социального статуса с эмиграцией. Например, приобретая коттедж, человек, по сути, покупает и новую среду. А если сохранять верность старым привязанностям, это грозит обернуться раздвоением системы ценностей и может привести к общеизвестному клиническому случаю.

Лично мне не хочется спорить с учеными мужами: неинтересно это. Мне вот на днях позвонил старый приятель, семнадцать лет живущий в Кливленде, вполне успешный топ-менеджер американской компании. И протрепались мы с ним почти час, потому что тошно ему в лояльной среде достигших такого же карьерного успеха американцев (в том числе и бывших советских граждан). И еще один друг, живущий в Окленде (Новая, между прочим, Зеландия), и звонит, и присылает по электронной почте пространные письма.

Может быть, мы и выросли не в том обществе, но именно оно осталось нашим. И именно дружба, которую не смогли убить годы, расстояния и изменения социального статуса отличает нас в лучшую сторону от лояльных бандерлогов.

И дай Бог нам не измениться.